Новомученики

Священномученик Михаил (Люберцев) (память 22 августа по старому стилю)

Священномученик Михаил родился 21 октября 1883 года в городе Осташкове в семье портного Сергея Люберцева. В 1907 году поступил псаломщиком в Преображенскую церковь города Осташкова. С 1918 года, он стал служить в Осташкове, в Знаменском монастыре. Глубоко переживал диакон Михаил нападение большевиков на Нилову пустынь, изъятие церковных ценностей из храмов Осташкова.
Диакона Михаила арестовали 19 марта 1931 года по обвинению в организации, нелегального монастыря и другой духовной деятельности.
Желая придать обвинениям политический характер, власти заявили, что их религиозная деятельность привела к развалу колхозов в этих районах.
Диакон Михаил был приговорен к трем годам ссылки в Северный край. Тюремное заключение и ссылка не сломили его дух.
Из ссылки он вернулся в 1934 году и был рукоположен в сан священника к Успенской церкви в селе Щучье Осташковского района, где прослужил до мученической кончины в 1937 году.
Власти всячески препятствовали священнику ходить с молебнами по дальним деревням своего прихода, исповедовать и причащать тех, кто не мог дойти до храма. Однако отец Михаил игнорировал распоряжения властей. И не мог отказать верующим в просьбе о Крестном ходе в день Троицы и в Ильин день. Верующие обратились с прошением в сельсовет за разрешением, но им было отказано. Священник настаивал на нём и заявлял о готовности нести личные лишения во благо веры.
НКВД арестовал священника и обвинил отца Михаила в контрреволюционной агитации.
23 июля о. Михаил был заключен в Осташковскую тюрьму, жестоко допрошен, но свою вину не признал. В качестве вещественных доказательств его преступлений из его дома были взяты книга сочинений святого праведного Иоанна Кронштадтского и двенадцать иллюстраций к Священной истории. Свидетели следствия указали, что Люберцев часто призывал верующих стоять за веру и защищать Церковь от нападок.
Священник Михаил Люберцев был расстрелян 4 сентября 1937 года.
Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских .

Автор текста Николай Дмитриев, алтарник собора Вознесения Господня г.Осташкова

Свя­щен­но­му­че­ник Вла­ди­мир ро­дил­ся в 1891 го­ду в го­ро­де Осташ­ко­ве Твер­ской гу­бер­нии в се­мье свя­щен­ни­ка Фе­до­ра Ря­сен­ско­го. По окон­ча­нии Твер­ской Ду­хов­ной се­ми­на­рии он был ру­ко­по­ло­жен в сан свя­щен­ни­ка к церк­ви се­ла Спас-Есе­но­ви­чи Выш­не­во­лоц­ко­го уез­да. 2 сен­тяб­ря 1916 го­да о. Вла­ди­мир по его про­ше­нию был пе­ре­ве­ден в храм по­го­ста Вол­го Осташ­ков­ско­го уез­да^[1]. В два­дца­тых го­дах он слу­жил в Зна­мен­ском хра­ме в Осташ­ко­ве. Мно­го раз свя­щен­ни­ка вы­зы­ва­ли в ЧК и с угро­за­ми тре­бо­ва­ли, чтобы он пре­кра­тил про­из­но­сить про­по­ве­ди, но каж­дый раз он от­ве­чал: «Про­из­но­сил и про­из­но­сить бу­ду».
В но­яб­ре 1929 го­да скон­чал­ся один из ста­рей­ших свя­щен­ни­ков Осташ­ко­ва, быв­ший мно­го лет бла­го­чин­ным, про­то­и­е­рей Иоанн Боб­ров. Ува­же­ние к это­му пас­ты­рю бы­ло столь ве­ли­ко, что от­пе­ва­ние со­бра­ло в храм по­чти весь го­род, при­шли мо­на­хи­ни Зна­мен­ско­го мо­на­сты­ря, мно­гие ра­бо­чие за­во­да, и ше­ствие от со­бо­ра до клад­би­ща рас­тя­ну­лось на пол­го­ро­да. В со­бо­ре и за­тем на клад­би­ще мно­гие свя­щен­ни­ки го­во­ри­ли про­по­ве­ди в па­мять по­чив­ше­го. Отец Вла­ди­мир, в част­но­сти, ска­зал, что про­то­и­е­рею Иоан­ну при­шлось мно­го пре­тер­петь го­не­ний от вла­стей, он был од­ним из пер­вых, ко­го власть ста­ла пре­сле­до­вать, и еще в 1918 го­ду он был при­го­во­рен к трид­ца­ти го­дам за­клю­че­ния. Арест, след­ствие и за­клю­че­ние па­губ­но от­ра­зи­лись на здо­ро­вье о. Иоан­на и спо­соб­ство­ва­ли при­бли­же­нию его кон­чи­ны^[2].
Под­хо­дил к кон­цу 1929 год; рас­по­ря­же­ни­ем вла­стей мно­гие кре­стьяне и ду­хо­вен­ство бы­ли за­клю­че­ны в конц­ла­ге­ря или рас­стре­ля­ны; слу­же­ние свя­щен­ни­че­ское вен­ча­лось в те го­ды по­дви­гом ис­по­вед­ни­че­ским и му­че­ни­че­ским. И про­шло со­всем немно­го вре­ме­ни по­сле по­хо­рон о. Иоан­на, ко­гда са­мо­му о. Вла­ди­ми­ру при­шлось ис­по­ве­до­вать вер­ность Бо­гу и пра­во­сла­вию в узах.
Некий шор­ник, имев­ший в Осташ­ко­ве ма­стер­скую, чтобы из­ба­вить­ся от стро­го­го над­зо­ра же­ны и ез­дить в Моск­ву по сво­им де­лам и по­гу­лять с при­я­те­ля­ми, при­ду­мал «ува­жи­тель­ный» пред­лог для от­лу­чек из до­ма. И ре­шил, что луч­ше рас­ска­зать жене и шу­ри­ну, ра­бо­че­му ко­же­вен­но­го за­во­да, что он хо­дит на тай­ные ре­ли­ги­оз­ные контр­ре­во­лю­ци­он­ные со­бра­ния в Жит­ный мо­на­стырь, что су­ще­ству­ет ор­га­ни­за­ция, на­зы­ва­ю­щая се­бя «Крас­ный якорь», име­ю­щая пе­чать с изо­бра­же­ни­ем яко­ря. Со­бра­ния буд­то бы про­ис­хо­дят в под­ва­ле мо­на­сты­ря, и для без­опас­но­сти да­же вы­став­ля­ют­ся ча­со­вые. О чем го­во­ри­лось на этих со­бра­ни­ях и кто со­сто­ял в «контр­ре­во­лю­ци­он­ной» ор­га­ни­за­ции, шор­ник при­ду­мы­вать не стал. Од­на­ко, вы­слу­шав его объ­яс­не­ния и ви­дя, что те­перь на­сту­пи­ло вре­мя, ко­гда все га­зе­ты и вла­сти в сво­их рас­по­ря­же­ни­ях го­во­рят о контр­ре­во­лю­ции, шу­рин обо всем на­пи­сал в Осташ­ков­ское ГПУ и в кон­це де­каб­ря 1929 го­да был вы­зван к сле­до­ва­те­лю для до­про­са, на ко­то­ром под­твер­дил все ра­нее со­об­щен­ное.
То­гда же был вы­зван для до­про­са за­ве­ду­ю­щий рыб­ны­ми про­мыс­ла­ми в Осташ­ко­ве – ве­ро­ят­но, по бли­зо­сти рас­по­ло­же­ния его кон­то­ры к мо­на­сты­рю. Он по­ка­зал, что хо­ро­шо зна­ет пред­се­да­те­ля цер­ков­но­го со­ве­та мо­на­сты­ря Дмит­рия Мель­ни­ко­ва, ко­то­рый еще в 1927 го­ду пред­ла­гал на цер­ков­ном со­бра­нии до­бить­ся от вла­стей раз­ре­ше­ния на устрой­ство крест­но­го хо­да в Ни­ло­ву пу­стынь. По его ини­ци­а­ти­ве со­би­ра­лись для Ни­ло­вой пу­сты­ни по­жерт­во­ва­ния. Дмит­рий Мель­ни­ков был про­тив­ни­ком об­нов­лен­цев и в 1929 го­ду на Ильин день устро­ил крест­ный ход без раз­ре­ше­ния вла­стей, толь­ко ра­ди то­го, чтобы на­род не шел к об­нов­лен­цам. По­сле ка­те­го­ри­че­ско­го за­пре­ще­ния крест­ных хо­дов в Ни­ло­ву пу­стынь Дмит­рий Мель­ни­ков от ли­ца бла­го­чин­ни­че­ско­го со­ве­та по­дал вла­стям хо­да­тай­ство о раз­ре­ше­нии крест­ных хо­дов из всех го­род­ских церк­вей Осташ­ко­ва в Жит­ный мо­на­стырь. Та­кое раз­ре­ше­ние бы­ло ему вы­да­но, но за­тем адми­ни­стра­тив­ный от­дел за­брал раз­ре­ше­ние об­рат­но. Во вре­мя по­гре­бе­ния про­то­и­е­рея Боб­ро­ва свя­щен­ни­ки устра­и­ва­ли па­ни­хи­ды и со­бра­ния в со­бо­ре в те­че­ние че­ты­рех дней, ко­гда го­во­ри­лись ан­ти­со­вет­ские про­по­ве­ди и, в част­но­сти, свя­щен­ни­ком Вла­ди­ми­ром Ря­сен­ским, а са­ми по­хо­ро­ны бы­ли при­уро­че­ны к ве­чер­не­му вре­ме­ни, чтобы осво­бо­див­ший­ся от ра­бо­ты на­род смог при­нять в них уча­стие.
В 1930 го­ду по­сле опуб­ли­ко­ва­ния в га­зе­тах ин­тер­вью мит­ро­по­ли­та Сер­гия пред­се­да­тель цер­ков­но­го со­ве­та Дмит­рий Мель­ни­ков об­ра­тил­ся с прось­бой к од­но­му из чле­нов цер­ков­но­го со­ве­та, ко­то­рый был зна­ком с чле­ном Си­но­да мит­ро­по­ли­том Се­ра­фи­мом (Алек­сан­дро­вым), чтобы вы­яс­нить, ка­ко­вы, по мне­нию Си­но­да, бу­дут по­след­ствия это­го ин­тер­вью. Кро­ме то­го, по­сла­нец дол­жен был через мит­ро­по­ли­та Се­ра­фи­ма со­об­щить Свя­щен­но­му Си­но­ду о по­ло­же­нии цер­ков­ных дел в Осташ­ко­ве, о том, что од­ну цер­ковь Зна­мен­ско­го мо­на­сты­ря вла­сти уже ото­бра­ли, что от со­бор­но­го прич­та по­тре­бо­ва­ли упла­ты огром­но­го на­ло­га, что часть мо­на­стыр­ских по­ме­ще­ний, где ра­нее раз­ме­ща­лись ке­лии, вла­сти ото­бра­ли и по­се­ли­ли в них ра­бо­чих. По­ло­же­ние та­ко­во, что ес­ли не удаст­ся вы­пла­тить на­ло­ги за поль­зо­ва­ние со­бо­ром, это гро­зит за­кры­ти­ем его и уни­что­же­ни­ем мо­на­сты­ря. Все это по­сла­нец дол­жен был из­ло­жить мит­ро­по­ли­ту, ис­про­сив у него со­ве­та. По при­ез­де из Моск­вы по­сла­нец рас­ска­зал о сво­ем по­се­ще­нии мит­ро­по­ли­та Се­ра­фи­ма.
Это ли как сви­де­тель­ство ак­тив­но­сти ве­ру­ю­щих в Осташ­ко­ве, или ре­ши­мость мест­но­го ГПУ ис­пол­нить по­ста­нов­ле­ние По­лит­бю­ро по бес­по­щад­но­му аре­сту ду­хо­вен­ства и цер­ков­ни­ков, но через непро­дол­жи­тель­ное вре­мя, ле­том 1930 го­да, ГПУ аре­сто­ва­ло пред­се­да­те­ля цер­ков­но­го со­ве­та Дмит­рия Мель­ни­ко­ва, а за­тем еще несколь­ко че­ло­век, при­ни­мав­ших де­я­тель­ное уча­стие в цер­ков­ной жиз­ни, и сре­ди них свя­щен­ни­ка Вла­ди­ми­ра Ря­сен­ско­го.
Во вре­мя за­клю­че­ния в тюрь­ме о. Вла­ди­ми­ра же­сто­ко му­чи­ли, би­ли, вы­ры­ва­ли на го­ло­ве во­ло­сы по во­лос­ку, но свя­щен­ник остал­ся тверд в сво­ем ис­по­ве­да­нии – не от­рек­ся от Бо­га и не при­знал се­бя ви­нов­ным в вы­мыш­лен­ных пре­ступ­ле­ни­ях. Му­же­ство его бы­ло уди­ви­тель­ным. На за­дан­ные во­про­сы о зна­ко­мых ему свя­щен­но­слу­жи­те­лях о. Вла­ди­мир от­ве­чал: «Свя­щен­но­слу­жи­те­лей знаю, но раз­го­во­ров на по­ли­ти­че­ские те­мы мы ни­ко­гда не ве­ли. Я лич­но – апо­ли­ти­чен и во­про­са­ми по­ли­ти­ки не ин­те­ре­су­юсь; что ка­са­ет­ся Эк­лун­да, то его я знаю как ре­ген­та, в его до­ме я ни­ко­гда не бы­вал и раз­го­во­ров с ним не вел». Это все, что услы­ша­ли сле­до­ва­те­ли ГПУ от свя­щен­ни­ка, но про­дол­жа­ли до­пра­ши­вать, до­би­ва­ясь, чтобы он ого­во­рил се­бя и дру­гих. Но пом­нил свя­щен­ник сло­во Хри­сто­во: от слов сво­их оправ­да­ешь­ся и от слов сво­их осу­дишь­ся, и на во­про­сы сле­до­ва­те­лей от­ве­чал сдер­жан­но: «Мель­ни­ко­ва я знаю как цер­ков­но­го ста­ро­сту на­ше­го со­бо­ра и бы­ваю у него толь­ко по служ­бе, в Пас­ху и Рож­де­ство я при­гла­шал­ся к нему в дом. Я ни­ко­гда не вел раз­го­во­ров на те­мы о со­вет­ской вла­сти. В предъ­яв­лен­ном мне об­ви­не­нии ви­нов­ным се­бя не при­знаю»^[3].
23 де­каб­ря 1930 го­да след­ствие по де­лу свя­щен­ни­ка, цер­ков­но­го ста­ро­сты и несколь­ких ми­рян бы­ло за­кон­че­но, на сле­ду­ю­щий день бы­ло со­став­ле­но об­ви­ни­тель­ное за­клю­че­ние. Кро­ме свя­щен­ни­ка, об­ви­нял­ся Ни­ко­лай Ефи­мо­вич Рос­ля­ков – глу­бо­ко ве­ру­ю­щий че­ло­век, врач, вы­пуск­ник ме­ди­цин­ско­го фа­куль­те­та Мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та. До вой­ны 1914 го­да ра­бо­тал в Се­ли­жа­ров­ской зем­ской боль­ни­це, а ко­гда на­ча­лась вой­на, сра­зу ушел на фронт вра­чом в дей­ству­ю­щую ар­мию, от­ку­да вер­нул­ся толь­ко в 1919 го­ду и по­сту­пил в Осташ­ков­скую боль­ни­цу. В 1923 го­ду он был аре­сто­ван и при­го­во­рен к од­но­му го­ду при­ну­ди­тель­ных ра­бот за так на­зы­ва­е­мую ан­ти­со­вет­скую де­я­тель­ность, ему бы­ло за­пре­ще­но за­ни­мать долж­ность вра­ча в со­вет­ских ле­чеб­ных за­ве­де­ни­ях. Ни­ко­лай Ефи­мо­вич стал ле­чить част­ным об­ра­зом, что при его из­вест­но­сти в го­ро­де ни­как не по­вли­я­ло на его по­ло­же­ние прак­ти­ку­ю­ще­го вра­ча, и к нему так же, как и рань­ше, шли са­мые раз­ные лю­ди, вклю­чая пар­тий­ных чи­нов­ни­ков. Те­перь его об­ви­ня­ли сре­ди про­че­го в том, что «си­дя на бал­коне сво­ей квар­ти­ры, он на флей­те на­иг­ры­вал «Бо­же, ца­ря хра­ни», а ко­гда его спро­си­ли: «Что вы иг­ра­е­те?» – он от­ве­тил: «Я вы­ду­ваю остав­ши­е­ся но­ты и под­го­тов­ля­юсь к ис­пол­не­нию «Ин­тер­на­цио­на­ла». Как-то к нему на при­ем при­шел че­ло­век и, ожи­дая в ком­на­те, он не снял шап­ки, то­гда врач ска­зал ему: «Здесь не ис­пол­ком и не ка­бак, и сни­ми свой кол­пак». Од­на­жды некий отец при­гла­сил Ни­ко­лая Ефи­мо­ви­ча к сво­е­му боль­но­му сы­ну, про­ся, чтобы врач на до­му сде­лал опе­ра­цию. Ни­ко­лай Ефи­мо­вич спро­сил боль­но­го: «Ты ком­со­мо­лец?» Тот от­ве­тил от­ри­ца­тель­но, и врач по­про­сил по­ка­зать крест, но кре­ста, по-ви­ди­мо­му, не бы­ло, и Ни­ко­лай Ефи­мо­вич на это ска­зал: «Пой­дешь во­е­вать за ки­тай­цев».
В контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти был об­ви­нен ре­гент со­бо­ра Кон­стан­тин Алек­се­е­вич Эк­лунд. Ма­лым ре­бен­ком он был от­дан обу­чать­ся пе­нию сна­ча­ла в хор Иса­а­ки­ев­ско­го, а за­тем Ка­зан­ско­го со­бо­ров в Санкт-Пе­тер­бур­ге. Окон­чил в Санкт-Пе­тер­бур­ге му­зы­каль­ную шко­лу и был при­гла­шен ре­ген­том в Осташ­ков. Его об­ви­ня­ли в том, что в его квар­ти­ре ве­лись раз­го­во­ры на по­ли­ти­че­ские те­мы, к ко­то­рым он от­но­сил­ся со­чув­ствен­но.
Ста­ро­ста хра­ма Дмит­рий Мель­ни­ков об­ви­нял­ся в том, что вы­ра­жал недо­воль­ство со­вет­ской вла­стью, хва­лил преж­ние по­ряд­ки и жизнь, жа­лел со­слан­ных в ссыл­ку, по­мо­гая им день­га­ми, го­во­ря о них, что они – невин­ные жерт­вы ком­му­ни­сти­че­ско­го тер­ро­ра. Кро­ме то­го, про­те­сто­вал про­тив за­кры­тия Пре­об­ра­жен­ско­го хра­ма и по­сы­лал с жа­ло­ба­ми в Моск­ву в Си­нод сво­е­го сек­ре­та­ря. Уже на­хо­дясь в ка­ме­ре, он буд­то бы рас­про­стра­нял сре­ди за­клю­чен­ных слу­хи, что в кол­хо­зах лю­ди го­ло­да­ют и хо­ро­шо ныне толь­ко кол­хоз­но­му на­чаль­ству из ком­му­ни­стов, ко­то­рые жи­вут, как быв­шие по­ме­щи­ки. У них на сто­лах и сви­ни­на, и гусь, и ку­ри­ца, а осталь­ным кол­хоз­ни­кам нече­го есть.
Шор­ник Па­вел Алек­сан­дро­вич Аки­мов был об­ви­нен в том, что сам на­го­во­рил и на­при­ду­мы­вал на се­бя, но толь­ко все при­ду­ман­ное сле­до­ва­тель ему за­счи­тал за прав­ду.
От­ца Вла­ди­ми­ра об­ви­ни­ли в том, буд­то бы он го­во­рил: «Раз­ло­же­ние ре­ли­гии со­от­вет­ству­ю­щи­ми ор­га­на­ми вла­сти ве­дет к па­де­нию куль­ту­ры на­ро­да и ги­бе­ли Рос­сии. Вла­сти­те­ли под­за­бор­ные и евреи за­ни­ма­ют­ся гра­бе­жом бо­га­той стра­ны и сплав­ля­ют эти бо­гат­ства за гра­ни­цу, эти­ми же бо­гат­ства­ми они от­ку­па­ют­ся от тем­ных ра­бо­чих масс и тра­тят боль­шие день­ги на про­па­ган­ду»^[4].
Ни­кто из об­ви­ня­е­мых не при­знал се­бя ви­нов­ным в воз­во­див­ших­ся на них го­судар­ствен­ных пре­ступ­ле­ни­ях, след­ствен­ный ма­те­ри­ал не вы­дер­жи­вал ни ма­лей­шей кри­ти­ки, и упол­но­мо­чен­ный ОГПУ ре­шил, что «на­сто­я­щее де­ло неце­ле­со­об­раз­но на­прав­лять на рас­смот­ре­ние от­кры­то­го су­деб­но­го за­се­да­ния, а по­то­му на­пра­вить его для вне­су­деб­но­го рас­смот­ре­ния в Осо­бое Со­ве­ща­ние при Кол­ле­гии ОГПУ»^[5]. Трой­ка ОГПУ через несколь­ко дней, 26 де­каб­ря 1930 го­да, при­го­во­ри­ла вра­ча Ни­ко­лая Рос­ля­ко­ва к де­ся­ти го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь, свя­щен­ни­ка Вла­ди­ми­ра Ря­сен­ско­го и ре­ген­та Кон­стан­ти­на Эк­лун­да – к пя­ти го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь, Пав­ла Аки­мо­ва – к трем го­дам за­клю­че­ния, ста­ро­сту Дмит­рия Мель­ни­ко­ва – к пя­ти го­дам ссыл­ки в Се­вер­ный край^[6]. 30 ян­ва­ря 1931 го­да свя­щен­ник, ре­гент и двое ми­рян бы­ли от­прав­ле­ны эта­пом в конц­ла­ге­ря Ма­ри­ин­ска.
Тя­же­лые усло­вия след­ствен­ной тюрь­мы в Ве­ли­ких Лу­ках, пу­те­ше­ствия по пе­ре­сыль­ным тюрь­мам и непо­силь­ная ра­бо­та в конц­ла­ге­ре при­ве­ли к то­му, что отец Вла­ди­мир Ря­сен­ский через пол­то­ра го­да скон­чал­ся. Свя­щен­ник умер в день празд­ни­ка Вве­де­ния во храм Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы, 4 де­каб­ря 1932 го­да.
Игу­мен Да­мас­кин (Ор­лов­ский)

«Му­че­ни­ки, ис­по­вед­ни­ки и по­движ­ни­ки бла­го­че­стия Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви ХХ сто­ле­тия. Жиз­не­опи­са­ния и ма­те­ри­а­лы к ним. Кни­га 3». Тверь. 2001. С. 421–425

При­ме­ча­ния

^[1] Твер­ские епар­хи­аль­ные ве­до­мо­сти. 1916. № 37-38. С. 407.
^[2] По­сле опуб­ли­ко­ва­ния 20 ян­ва­ря 1918 го­да де­кре­та об от­де­ле­нии Церк­ви от го­су­дар­ства на­ча­лось по­валь­ное ограб­ле­ние хра­мов и мо­на­сты­рей. 15 фев­ра­ля 1918 го­да в Пре­об­ра­жен­ском хра­ме го­ро­да Осташ­ко­ва на при­ход­ском со­бра­нии был по­став­лен во­прос об охране церк­ви и цер­ков­но­го иму­ще­ства и пред­ло­же­но при угро­зе на­па­де­ния на храм со сто­ро­ны во­ору­жен­ных от­ря­дов на­чи­нать зво­нить в на­бат, чтобы звать к за­щи­те на­род.
25 фев­ра­ля 1918 го­да вла­сти со­вер­ши­ли по­пыт­ку изъ­я­тия иму­ще­ства и ма­те­ри­аль­ных цен­но­стей из Пре­об­ра­жен­ско­го хра­ма, что по­слу­жи­ло к на­ча­лу на­бат­но­го зво­на и со­бра­нию на­ро­да, ко­то­рый ока­зал со­про­тив­ле­ние во­ору­жен­ным гра­би­те­лям. За со­про­тив­ле­ние гра­бе­жу мно­гие бы­ли аре­сто­ва­ны.
12 фев­ра­ля 1919 го­да со­сто­я­лось за­се­да­ние Твер­ско­го Гу­берн­ско­го Три­бу­на­ла, ко­то­рый за­слу­шал де­ло один­на­дца­ти под­су­ди­мых, об­ви­нен­ных в со­про­тив­ле­нии изъ­я­тию цер­ков­ных цен­но­стей. Сре­ди дру­гих бы­ли при­вле­че­ны к су­ду свя­щен­ник Ми­ха­ил Ле­бе­дев и бла­го­чин­ный хра­мов Осташ­ков­ско­го уез­да про­то­и­е­рей Иоанн Боб­ров. Свя­щен­ни­ка Ми­ха­и­ла Ле­бе­де­ва об­ви­ни­ли в том, что он, «ко­гда на­чал­ся звон в Пре­об­ра­жен­ской церк­ви, не при­нял ни­ка­ких мер к успо­ко­е­нию со­брав­шей­ся воз­буж­ден­ной тол­пы ве­ру­ю­щих пу­тем разъ­яс­не­ния им, что со сто­ро­ны со­вет­ской вла­сти ни­ка­ко­го по­ку­ше­ния на цер­ков­ное иму­ще­ство не про­из­во­дит­ся, что он лег­ко мог бы сде­лать как свя­щен­ник и на­сто­я­тель церк­ви, от та­ко­го его без­дей­ствия тол­па, на­хо­дя­ща­я­ся в за­блуж­де­нии, при­сту­пи­ла к кро­ва­вой рас­пра­ве с пред­ста­ви­те­ля­ми со­вет­ской вла­сти» (Ар­хив УФСБ РФ по Твер­ской обл. Арх. № 21108-С. Л. 35).
Про­то­и­е­рей Иоанн Боб­ров был об­ви­нен в том, что, бу­дучи пред­се­да­те­лем цер­ков­но­го со­бра­ния и яв­ля­ясь его ини­ци­а­то­ром, «до­пу­стил дву­смыс­лен­ную фор­му­ли­ров­ку по­ста­нов­ле­ния со­бра­ния о ме­рах предо­сто­рож­но­сти в за­щи­те церк­вей и цер­ков­но­го иму­ще­ства от по­ся­га­тель­ства на та­ко­вые со сто­ро­ны вра­гов церк­ви, что и по­слу­жи­ло при­чи­ной воз­ник­но­ве­ния бес­по­ряд­ков 25 фев­ра­ля 1918 го­да в го­ро­де Осташ­ко­ве… При­ни­мая во вни­ма­ние, что факт ви­нов­но­сти про­то­и­е­рея Боб­ро­ва на су­деб­ном след­ствии до­ка­зан вполне и что он и свя­щен­ник Ле­бе­дев как ру­ко­во­ди­те­ли все­го ду­хо­вен­ства в го­ро­де Осташ­ко­ве, а так­же и уез­де, как ли­ца, поль­зу­ю­щи­е­ся ува­же­ни­ем сре­ди мест­ных жи­те­лей, за­щи­щая ин­те­ре­сы ду­хо­вен­ства все­го Осташ­ков­ско­го уез­да… ор­га­ни­зо­ва­ли цер­ков­но-при­ход­ские со­ве­ты в го­ро­де Осташ­ко­ве и, под­дер­жи­вая связь с во­лост­ны­ми цер­ков­но-при­ход­ски­ми со­ве­та­ми с це­лью про­ти­во­дей­ство­вать де­кре­там Со­ве­та На­род­ных Ко­мис­са­ров об от­де­ле­нии церк­ви от го­су­дар­ства, шко­лы от церк­ви и вве­де­нию но­во­го сти­ля в цер­ков­ном оби­хо­де, и что та­кая де­я­тель­ность про­то­и­е­рея Боб­ро­ва и свя­щен­ни­ка Ле­бе­де­ва вы­зва­ла вы­ступ­ле­ние контр­ре­во­лю­ци­он­ных тем­ных масс и лич­но­стей, по­ста­но­вил: свя­щен­ни­ка Ле­бе­де­ва ли­шить сво­бо­ды на два­дцать пять лет, свя­щен­ни­ка Боб­ро­ва ли­шить сво­бо­ды на трид­цать лет. Ко всем под­су­ди­мым, кои по на­сто­я­ще­му при­го­во­ру ли­ше­ны сво­бо­ды, долж­ны быть при­ме­ня­е­мы об­ще­ствен­ные при­ну­ди­тель­ные ра­бо­ты» (Ар­хив УФСБ РФ по Твер­ской обл. Арх. № 21108-С. Л. 36).
^[3] Ар­хив УФСБ РФ по Твер­ской обл. Арх. № 21108-С. Л. 124.
^[4] Там же. Л. 318.
^[5] Там же. Л. 324.
^[6] Там же. Л. 325.

Ис­точ­ник: http://www.fond.ru

Просмотры(283)